«И солнце садится над Адриатикой»: веселая история одной мистификации

К началу XX века, когда Монмартр из бедного пригорода Парижа уже превратился в модное местечко, его обитатели стали свидетелями одной веселой шутки, которой ярким мазком суждено было остаться на красочном полотне истории искусств.

На пересечении улиц де Соль и Сен-Винсан, прямо напротив кладбища Коммунаров, располагался с виду ничем не примечательный домик, который вряд ли привлек бы внимание спешащего по своим делам прохожего среди бела дня. Зато вечером он бы точно не прошел мимо. В двери то и дело заходили странные люди, у порога толпились сомнительные личности, а из-за стен доносились звуки музыки, взрывы смеха и шум веселья. Здесь находилась штаб-квартира бунтарей от искусства — кабаре-салон «Проворный кролик».

Когда-то это место называлось «Кабаре убийц», но причины, по которым оно получило столь зловещее название, ныне канули в Лету. Прогорев, заведение было выставлено на торги, чем тут же воспользовался знаменитый парижский шансонье Аристид Брюан, к тому времени уже успевший снискать славу в качестве основателя кабаре «Мирметон», прогремевшего на всю столицу благодаря своей живой атмосфере, близкой как представителям богемы, так и обитателям парижского дна — проституткам, хулиганам и прочим «королям улиц». Выкупив заведение, Брюан после небольшой реставрации открыл здесь новое кабаре, чье название появилось благодаря художнику Андре Жилю, нарисовавшего на вывеске кролика (lapin), выскакивающего из большой кастрюли. Он подписал свою картину как La peint A. Gill (буквально «нарисовано А. Жилем), что оказалось созвучно с lapin agile, то есть с «Проворным кроликом».

Вскоре Брюан отошел от дел, сдав заведение в аренду некоему Фредерику Жерару, предпочитавшему, чтобы его звали просто Фреде. Здоровенный бородач, смахивающий на корсиканского разбойника, на деле был довольно дружелюбен и любил на досуге петь песни под гитару. Он никогда не отказывал вечно сидевшим на мели художникам в рюмочке в долг, что и стало одной из причин того, что заведение наполнили представители богемы — от только начинающих свой путь до именитых. За 10 лет своего существования завсегдатаями «Кролика» были такие звезды довоенного Парижа, как художники Пикассо, Утрилло и Тулуз-Лотрек, поэты и писатели Гийом Аполлинер, Макс Жакоб,Франсис Карко, Андре Варио, Пьер Мак-Орлан и другие.

Одним из постоянных посетителей кабаре стал Ролан Доржелес, в будущем известный писатель, а тогда — еще один неимущий художник, тем не менее успевший прославиться на Монмартре благодаря своим озорным проделкам. Именно ему и пришла в голову идея очередной забавы, способной наделать шума. На этот раз объектом его розыгрыша должны были стать входившие в моду кубисты, слишком много о себе возомнившие и в последнее время зачастившие в «Проворного кролика». Для того же, чтобы шутка удалась на славу, Доржелес решил играть на их поле — в художественных кругах Парижа, падкого до всего нового и необычного.

Готовя почву, Доржелес запустил слух о появлении некоего новомодного художника, итальянца по имени Иоахим Рафаэль Боронали, пионера «эксцессивизма» — нового течения в искусстве. Он даже представил манифест Боронали, в котором тот якобы излагал основные идеи своего детища. Несмотря на путанное содержание манифеста, парижская публика, уже успевшая к тому времени познакомиться с не менее авангардной прозой футуристов, с удовольствием заглотнула наживку и вновь погрязла в бурной полемике о художественной ценности всяких «измов». Теперь оставалось дело за малым — найти того, кто воплотил бы в жизнь фигуру самого Боронали.

У фреде, хозяина «Кролика», на правах домашнего любимца тогда жил совсем не кролик, как это могло бы показаться каждому логично рассуждающему человеку, а ослик, которого звали Лоло. Вот на него-то и пал выбор любящего крайности Доржелеса. Вскоре как раз должен был состояться очередной «Салон независимых» (Salon des Independants), на который Доржелес и пообещал выставить картину загадочного «итальянца». Мало того, он даже заключил пари, что она переплюнет всех по своей революционности и оригинальности.

Когда все формальности были улажены, на заднем дворе кабаре был установлен холст и разложены тюбики с краской. К хвосту Лоло была привязана кисть, и предварительно сытно накормленный ослик, начав довольно размахивать хвостом, принялся за дело. Пока «хвост мастера» летал над холстом из стороны в сторону, Андре Варио держал подрамник, направляя Лоло в нужное творческое русло, а «ассистент» время от времени выдавливал на кисть новые краски. Вскоре картина была закончена, и полученным результатом все остались довольны. Оставалось лишь дать новому шедевру имя. После недолгих споров решено было остановиться на том, что по мнению Доржелеса непременно привлечет внимание парижских критиков — «И солнце садится над Адриатикой» (Et le soleil se couche sur L'Adriatique). Ярко, броско, загадочно и, главное, абсолютно непонятно.

Когда состоялось открытие «Салона независимых», картина уже занимала предназначенное ей место среди десятков других полотен. Как и рассчитывал Доржелес, «Солнце над Адриатикой» сразу же привлекло к себе внимание. Конечно, по части художественных достоинств мнения критиков расходились, но так или иначе все они упомянули о нем в своих рецензиях. Причем творение ослика Лоло ставилось в один ряд с другими участниками «Салона», среди которых, как бы между прочим, были такие художники, как Ван Донген, Жорж Руо и Анри Матисс.

Довольный результатом, Ролан Доржелес не стал тянуть время и перешел ко второму акту своей комедии, представив журналистам «итальянского художника». Наутро все газеты Парижа кричали: «Осел возглавил новое течение!» такой рекламы у «Салона» еще не было. Его залы ломились от посетителей, Лоло стал сенсацией, а Доржелес потирал руки и тихонько посмеивался над наивными парижанами.

Дальнейшая судьба «художника» Иоахима Рафаэля Боронали тоже весьма примечательна. На его так и оставшееся единственным полотно тут же нашелся покупатель, которому даже пришлось побороться с другими желающими за право его обладанием. Ныне же «И солнце садится над Адриатикой» находится в частной коллекции в Париже. Что же касается самого Лоло, то неожиданно разбогатев и попав в искусствоведческие справочники, он вернулся в свое стойло. Правда, как поговаривают местные жители, несколько лет тихой спокойной жизни не пошли ослику на пользу и он впал в меланхолию, в результате которой и покончил с собой, бросившись в бурные воды реки Сен-Сир-сюр-Морен. Как истинный художник.

Так закончилась эта веселая хулиганская история. Одна из многих, оставшихся в памяти парижского Монмартра. «Проворный кролик» с успехом существовал еще несколько лет и закрылся накануне войны после того, как в пьяной перестрелке погиб единственный сын Фреде, так и не оправившегося от потери. Ролан Доржелес вошел во французские учебники как признанный литератор и тоже уже давно умер. И лишь Сан-Сир-сюр-Морен, в течении которой нашел последний приют загадочный «итальянский художник» по имени Лоло, все так же несет свои воды сквозь все такой же шумный и бурный Париж.