Популярная история популярной музыки (4)

Глава 5

На вершинах популярности

На самом-то деле Моцарту повезло со временем, в которое ему было суждено появиться на свет. Церковь все дальше отдалялась от музыки, отдав бразды правления фигурам попроще — всяким там королям, герцогам, графам и прочей шушере. Именно тогда на первый план стала выходить так называемая «светская» музыка, предназначенная в первую очередь для развлечения. Конечно, простой люд этого важного события почти не заметил, так как у него только и хватало времени, что на работу, а вот люди менее занятые это оценили в полной мере. В их распоряжении были опера, салоны, дворцы и парки — и всюду звучала музыка.

По большому счету и с конкурентами Моцарту повезло — их было не так, чтобы много. Но кое-кто все-таки нет-нет, да умудрялся подпортить ему нервы. Севернее Вены, в Германии, во времена моцартовской юности творил человек, который сегодня при его-то имени вряд ли бы сделал карьеру, разве что подался на транс-сцену, где его наверняка приняли бы с распростертыми объятьями. Звали его Кристоф Виллебальд Риттер фон Глюк (1714-1787). У себя на родине он был достаточно популярен, но подлинную славу ему принесла опера «Орфей и Эвридика», написанная, казалось бы, на уже давно избитый сюжет. Он прожил довольно долгую жизнь и умудрился умереть, когда ему было уже за 70, как настоящая рок-звезда. Его сгубил алкоголь и, возможно, это первая зафиксированная историей смерть известного музыканта, павшего от удара «зеленого змия». Надо полагать, выпить Глюк был не дурак, так как врачи ему после тщательного обследования строго-настрого запретили употребление спиртосодержащих продуктов. Но, как это часто случается с заправскими пьяницами, Глюк решил, что рюмочка ликера после обеда ему ну никак не повредит. Что там не выдержало у пожилого композитора — сердце или печень — неизвестно, но после серии апоплексических ударов он скончался, войдя в один ряд с такими любителями выпить, как Кит Мун, Бон Скотт и Юрий Хой.

Однако, живя в Германии, Глюк не особо досаждал Моцарту своей популярностью. Были конкуренты и посерьезнее. Главная опасность исходила от его земляка — австрийца Франца Йозефа Гайдна (1732-1809), который не только был старше (а следовательно уже кое-чего добился в то время, когда Моцарт только делал первые шаги к славе). Но и завел себе серьезных и влиятельных покровителей — семейство венгерских аристократов князей Эстерхази, которые не жалели средств на поддержку любимчика. При этом Гайдн играл с Моцартом на одном поле и практически в одной весовой категории — писал все те же оперы, фортепианные сонаты и струнные квартеты, только в отличие от Вольфганга Амадея имел за спиной надежный тыл в лице состоятельных покровителей. Приходилось Моцарту брать талантом, которым, надо отметить, был не обделен и Гайдн. При этом он отличался завидной производительностью, оставив после себя около 1200 произведений, среди которых 104 симфонии (включая хитовую Симфонию №94 соль-мажор), более 80 струнных квартетов, 50 сонат для фортепиано, 24 концерта, 20 опер, 90 хоральных произведений (см. оратории «Сотворение мира» и «Времена года»), а также более 100 песен. Так что Моцарту было о чем беспокоиться, зная, что прямо у него под боком творит такой серьезный конкурент.

Кто знает, может быть история и распорядилась иначе, так как у Гайдна были все шансы стать не известным композитором, а популярным певцом. Дело в том, что в юности он пел в хоре, имея восхитительный голос, благодаря которому довольно быстро выбился в солисты. Руководитель хора прочил Гайдну просто умопомрачительную карьеру, явно не забывая о себе и втайне мечтая сколотить небольшое состояние на юном даровании. Вся загвоздка была в том, чтобы убедить юношу сохранить прекрасный голос, пойдя на операцию, в те времена бывшую довольно обыденной, так что однажды хормейстер собрался с духом и предложил юноше вступить в ряды элиты вокального искусства, то есть стать кастратом. Нам точно не известно, но видимо Гайдн был близок к тому, чтобы принять предложение наставника, однако, в дело вмешался отец юноши, на пальцах объяснивший своему отпрыску, чего он будет лишен после принятия судьбоносного решения. Так что звездой оперной сцены Йозеф Гайдн не стал, утратил со временем свой дивный голос и переквалифицировался в композиторы. Уверен, что о нем, если бы он все же пошел на операцию, мало кто ныне бы помнил, поэтому его выбор с профессией можно назвать верным.

В своей долгой жизни Гайдн много и успешно сочинял и концертировал, став одной из первых европейских знаменитостей, разъезжающих по континенту с гастролями. Особенно тепло его принимали в Англии, где ему даже пришлось задержаться на некоторое время, что существенно укрепило его статус и помогло сколотить целое состояние.

Сегодня Франца Йозефа Гайдна в первую очередь вспоминают за его Симфонию №45, также известную под названием «Прощальная симфония». Она исполняется при свечах в темном зале, и по мере ее исполнения музыканты оркестра по одному, закончив партию, тушат свечи и покидают сцену. Так продолжается до тех пор, пока на сцене не остается два ведущих скрипача, покидающие зал последними. Исполнение этой симфонии и сегодня впечатляет зрителей, так как это не только здорово придумано с точки зрения визуального восприятия, но и звучит весьма впечатляюще. Что и говорить, Гайдн был еще тот выдумщик.

Еще одним потенциальным конкурентом Моцарта был Людвиг ван Бетховен (1770-1827). Однажды ему даже пришлось играть перед самим Вольфгангом Амадеем, и тот высоко оценил талант юноши, наверняка в душе явно чувствуя возможного соперника. Проживи Моцарт чуть дольше, об этом, возможно, и можно было бы говорить, но зальцбургский гений умер, когда Бетховену был всего 21 год, что, однако, не мешает нам рассказать о нем именно в этой главе.

Людвиг ван Бетховен, надо сказать, был не лишен изрядной доли артистизма, частенько подчеркивая, что приставка «ван» перед его фамилией говорит о его благородном происхождении. Многие велись на его байки и, возможно, это ему даже помогало на первых порах. На самом же деле он родился в самой обычной семье, далекой от обладания замками и поместьями, а его отец был родом из Фландрии, где этих «ванов» было как собак нерезаных.

Жизнь Бетховена вряд ли можно назвать мечтой каждого, ведь он, несмотря на сопровождавший его успех, в возрасте 20-ти с небольшим начал терять слух, что отразилось как на его характере, так и на личной жизни. Забегая вперед, скажу, что уже к 40 он оглох окончательно, что не помешало ему при этом сочинять музыку на протяжении еще 16 лет.

Сегодня, говоря о классической музыке, в тройке самых значимых композиторов непременно оказываются Бах, Моцарт и Бетховен (старине Вагнеру остается лишь нервно топтаться где-то поодаль), и свое место в этом списке Бетховен занимает заслуженно. И дело не только в том, что глухой композитор при этом умудрялся сочинять гениальные произведения, но и в том, что его творчество до сих пор производит впечатление на неокрепшие сердца. Вспомните «Заводной апельсин» Энтони Берджеса или его экранизацию, в которой юный герой Малкольма Макдауэлла был без ума от «старины Вана». Позволю себе смелость по этому поводу разродиться длинной цитатой из вышеупомянутого произведения:

«Вот оно, бллин, вот где настоящий prihod! Блаженство, истинное небесное блаженство. Обнаженный, я лежал поверх одеяла, заложив руки за голову, закрыв глаза, блаженно приоткрыв rot, и слушал, как плывут божественные звуки. Само великолепие в них обретало plott, становилось телесным и осязаемым. Золотые струи изливались из тромбонов под кроватью; где-то за головой, трехструйные, искрились пламенные трубы; у двери рокотали ударные, прокатываясь прямо по мне, по всему нутру, и снова отдаляясь, треща, как игрушечный гром. О, чудо из чудес! И вот, как птица, вытканная из неземных, тончайших серебристых нитей, или как серебристое вино, льющееся из космической ракеты, вступила, отрицая всякую гравитацию, скрипка соло, сразу возвысившись над всеми другими струнными, которые будто шелковой сетью сплелись над моей кроватью. Потом ворвались флейта с гобоем, ввинтились, словно платиновые черви в сладчайшую изобильную plott из золота и серебра. Невероятнейшее наслаждение, бллин. Слушая, я держал glazzja плотно закрытыми, чтобы не spugnuit наслаждение, которое было куда слаще всякого там Бога, рая, синтемеска и всего прочего, — такие меня при этом посещали видения. Я видел, как veki и kisy, молодые и старые, валяются на земле, моля о пощаде, а я в ответ лишь смеюсь всем rotom и kurotshu сапогом их litsa. Вдоль стен — devotshki, растерзанные, плачущие, а я zasazhivaju в одну, в другую, и, конечно же, когда музыка в первой части концерта взмыла к вершине высочайшей башни, я, как был, лежа на спине с закинутыми за голову руками и плотно прикрытыми glazzjami, не выдержал и с криком «а-а-а-ах» выбрызнул из себя наслаждение».

Вот так вот, бллин... От любви до ненависти и обратно к любви. Если вы сомневаетесь в возможности написанного Берджесом, послушайте главные симфонии Бетховена — Пятую (ее начало, возможно, вообще является самым узнаваемым мотивом в истории классической музыки), Шестую («Пасторальную») или Девятую («Хоральную»).

Кстати, несколько слов о его Симфонии №9. Во время ее написания Бетховен уже был абсолютно глух и все, что он мог слышать, существовало только в его голове. Именно эти звуки он и превратил в свою симфонию, премьера которой окончилась продолжительной овацией, которую Бетховен (вот ведь где ирония) тоже не мог услышать. Зал стоя аплодировал гению, который. Стоя спиной к залу, даже не подозревал об этом. Истинная картина признания его таланта открылась ему только после того, как одна из певиц повернула его лицом к залу.

Бетховен обрел славу еще при жизни, и это были не те «15 минут славы», обещанные в XX веке Энди Уорхоллом каждому, нет, это были часы, дни успеха, обращающиеся в десятилетия. Даже сегодня, когда время величия классического репертуара уступило свои позиции рок- и поп-музыке, практически каждый без колебаний узнает, например, бетховенскую «Лунную сонату», которая, кстати, стала «лунной» только после того, как кто-то из критиков сравнил свои впечатления от нее с чувствами, возникающими при созерцании луны над Люцернским озером. Сравнить свои ощущения с чувствами критика может далеко не каждый (для этого необходимы правильная луна и правильное озеро), но каждый по-своему согласится с тем, что «Лунная соната» действительно великолепна.

Когда Моцарт умер, за его гробом, отправляющимся в неизвестность, шли немногочисленные родственники, друзья и соседи. Когда в возрасте 56 лет умер Бетховен, почтить его память пришло более 20 000 человек. Моцарту было, чему завидовать. Он наверняка это понимал уже тогда, когда перед ним играл немецкий мальчишка, еле достающий ногами до педалей фортепиано.

[ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ]

Популярная история популярной музыки (3)

Глава 3

Волфганг Амадей Моцарт — суперстар

Когда в 1756 году Моцарт появился на свет, на дворе стоял Век Просвещения со всякими там Вольтерами, Руссо и прочими умниками. А так как умников, как известно, никто не любит, Моцарт подался в музыканты. Вообще-то другого выбора у малыша Вольфганга и не было, так как родился он в семье музыканта и с младых ногтей, можно сказать, с молоком матери, впитывал музыкальную грамоту. И, что самое удивительное, маленькому Моцарту такое молоко явно пришлось по вкусу. Иначе чем еще можно объяснить тот факт, что к 5-ти годам он уже шпарил на клавесине, что твой Ингви Мальмстин, в 6 уже вовсю разъезжал вместе с папой Леопольдом по гастролям, а в 8 — написал первое самостоятельное произведение. И не какого-нибудь там «Чижика-пыжика», а целую симфонию. Хотя, если бы это был «Чижик-пыжик», уже ха одно это он заслужил бы место в истории и ему стоило бы поставить памятник, и туристы в Петербурге бросали бы монетки на голову Моцарту, а не какой-то там никчемной бронзовой птичке.

Кстати, автор музыки знаменитого «Чижика-пыжика» так до сих пор и не был обнаружен, тогда как текст приписывается то студентам Императорского училища правоведения, то аж самому Пушкину и датируется приблизительно 20-30-ми годами XIX века.

Итак, уже с малых лет Вольфганг колесил по Европе с гастролями, будучи важной составляющей семейного предприятия Моцартов, куда кроме него и папы входила и его сестра Мария Анна, тоже неплохо натасканная по части владения клавесином. Так и представляю себе афиши расклеенные по всем городам и весям: «Внимание! Впервые в вашем городе в рамках большого европейского турне: Леопольд Моцарт и его чудо-дети. Сонаты, сонатины, шутки, пьески, музыкальные зарисовки. За исполнение номеров по заказу из зала — двойной тариф».

Юный Моцарт проездил по Европам все сознательное детство, наверняка радуясь тому, что завтра в школу не идти, поэтому даже удивительно, как он вообще научился читать и писать. Считать он, судя по всему, так и не научился, так как дальнейшая его жизнь, несмотря на плотный гастрольный график, миллионером его не сделала. Кстати, что касается папаши Леопольда, то и его богатым человеком назвать было трудно. Хотя ему, в отличие от Вольфганга, повезло больше: мало того, что он сделал из своего сына звезду первой величины, так он еще каким-то образом умудрялся постоянно брать отгулы (гастроли, как-никак) на своем основном месте работы — при дворе архиепископа Зальцбургского, где служил капельмейстером. Как его при этом не уволили по статье, замарав трудовую, — загадка.

К 21 году Моцарт-младший был уже мировой знаменитостью, посетивший все мало-мальски приличные столицы — от Вены до Парижа и Лондона. Увы, Новую Зеландию к тому времени только открыли, в Америке как раз затевали войну за независимость, а Россия при «заказе Моцарта на дом» как всегда доверилась своей почте, так что эти во многом выдающиеся страны гастролей юного гения так и не дождались. Моцарт же вовсю делал успехи, сочиняя новые хиты и исполняя их при каждом удобном случае. В 21 год он предпринял и свое первое самостоятельное турне, в ходе которого, правда, потерял свою горячо любимую маму, но зато в Мюнхене встретил свою первую настоящую любовь. Возможно, если бы папа был рядом, все пошло бы иначе, но Моцарт явно перестарался по неопытности, и его возлюбленная, не выдержав напора молодого гения, вместо того, чтобы пойти под венец, ушла в монахини. На счастье Амадея, у девушки была сестра Констанция, которая оказалась не столь впечатлительна, и вскоре они зажили долго и счастливо. Ну, насчет долго я несколько преувеличил, так как Моцарт ел дотянул до четвертого десятка, да и со счастливо я погорячился (все их 5 детей умерли раньше, чем папа смог усадить их за пианино). Так или иначе, но Вольфганг и Констанция жили в любви и согласии. И это факт.

Тогда же Моцарт перебрался из пусть родного, но провинциального Зальцбурга в столичную Вену, где в полной мере и раскрылся его композиторский дар. Он сочинял много и плодотворно, редко размениваясь на пустяки. Из-под его пера выходят симфонии, мессы, пьесы и целых 27 фортепианных концертов, каждый из которых мог бы возглавить хит-парады, если бы таковые существовали в XVIII веке. Благосклонная публика утирала платочками слезы восторга и умиления, герцоги и графини записывались в очередь с предложениями частных концертов и званых ужинов, а Моцарт жил на широкую ногу, не отказывая себе в дорогих винах и шелковых перчатках. Показателем его таланта может служить тот факт, что и по сей день произведения композитора постоянно звучат то в кино, то в рекламе. Эх, жил бы Вольфганг Амадей в наше время, быть бы ему миллионером. Только на одних рингтонах он сколотил бы целое состояние. Многие люди в наше время даже не догадываются, что во время звонка из их мобильных телефонов звучит ни что иное, как великая Сороковая симфония Моцарта.

1 мая 1786 года в Вене состоялось знаменательное событие. Нет, речь идет не о первомайской демонстрации, а о премьере новой оперы Моцарта «Женитьба Фигаро», положившей начало новому витку моцартовской славы — на этот раз на оперной сцене. Успеху способствовало несколько факторов. Во-первых, она была написана по-итальянски, а венцы по каким-то неведомым причинам просто обожали все итальянское. Во-вторых, она была написана по вышедшему несколькими годами ранее бестселлеру Бомарше. В-третьих, это была комедия. И, наконец, в-четвертых, она была просто чудо как хороша. Настолько хороша, что ее исполнение длилось дольше положенного, так как восторженные венцы требовали исполнять на бис чуть ли не каждую арию.

После такого успеха оперу закупили все мало-мальски приличные оперные театры, Моцарт наконец получил постоянную должность при дворе и в течение нескольких лет выдал еще несколько убийственных по воздействию на публику оперных хитов — трагического «Дон Жуана», ромком «Так поступают все женщины» и, разумеется, «Волшебную флейту», мгновенно растасканную на цитаты.

Казалось бы, теперь Моцарт мог любому с высоты своего положения надменно выкрикнуть «сначала добейся!», но тут что-то пошло не так. И пока в 1791 году «Волшебная флейта» собирала аншлаги и рвала зал, к Моцарту на огонек заскочил какой-то «черный человек», сделав самый убийственный заказ в истории. Вольфганг Амадей как раз переживал далеко не лучшие в финансовом плане времена: авторские задерживали, время новогодних «корпоративов» еще не подошло, в лавке через дорогу накопились кое-какие долги за носовые платки, чулки и перчатки, да и муниципалитет грозил со дня на день за задержку счетов отключить газ и электричество. Неудивительно, что Моцарт тут же ухватился за горячий заказ и, взяв задаток, принялся за сочинение «Реквиема», который для него оказался роковым. Свою «лебединую песнь» композитор закончил довольно быстро, но она оказалась его последним шедевром, что впоследствии породило множество слухов. Поговаривали, что в роли заказчика выступала сама смерть, но все оказалось гораздо прозаичнее: «Реквием» потребовался местному графу, собиравшемуся помянуть недавно ушедшую в мир иной супругу. Так или иначе, но через месяц Моцарт слег с неизвестной болезнью, а еще через две недели, 5 декабря 1791 года, скончался в собственной постели.

Оказалось, что на счетах почившего гения было пусто, все друзья-знакомые как раз в это время бегали по предновогодним распродажам, к тому же было холодно, поэтому на похороны никто не пришел, возвышенных речей над усопшим не звучало, и даже приличного надгробия над могилой бедного (во всех смыслах) Моцарта так и не установили. Так что где теперь находится его давно истлевшие останки — неизвестно. Говорят, что где-то на кладбище Святого Марка в Вене, но и это далеко не факт.

Вскоре после смерти Моцарта появились слухи о том, что он был отравлен завистливыми конкурентами. Главное подозрение пало на Антонио Сальери, что более чем странно, так как тот в те времена был весьма успешным, удачливым и гораздо более состоятельным, чем Моцарт, сочинителем. Оставим эту сомнительную (пусть и весьма романтическую) версию на суд истории, а причиной смерти Вольфганга Амадея Моцарта, по всей видимости, была банальная простуда, хотя специалисты и придерживаются более утонченных теорий.

О Моцарте существует довольно много кинофильмов, но я вам особенно рекомендую два из них. Во-первых, это «Маленькие трагедии» (1979), снятые по А.С. Пушкину советским режиссером Михаилом Швейцером. Пусть новелла о Моцарте и Сальери и не имеет никакого отношения к действительности, сыграна она действительно чертовски здорово, да и Пушкин еще тот сукин сын! Во-вторых, это «Амадей» (1984) Милоша Формана, в котором режиссер не только оказался гораздо ближе к историческим событиям, но и на примере сочинения Моцартом его «Реквиема» смог визуально отобразить, в каких муках и из чего рождается на свет подлинная музыка. Что любопытно, пьеса Питера Шеффера, по которой был снят «Амадей», была написана под впечатлением от все того же трагедии Пушкина и основанной на ней опере Н.А. Римского-Корсакова.

Глава 4

Они были до Моцарта

Разумеется, Моцарт был великим композитором, но он был далеко не единственным, кто заслуживает упоминания. И до того, и после были те, кто оставил свои имена на скрижалях истории популярной музыки. Причем среди них много тех, с чьими именами связаны довольно любопытные факты, проходить мимо которых я считаю непростительным.

Взять, к примеру, итальянца Грегорио Аллегри (1582-1652), жившего, как вы можете заметить, задолго до Моцарта, хотя. Без участия последнего и в его судьбе не обошлось. Не сказать, чтобы он был настоящим гением, но вот одно его произведение, мотет «Miserere», произвел на современников такое неизгладимое впечатление, что он стал, можно так сказать, настоящим хитом. А как вы еще назовете произведение, которое каждый год с неизменным успехом исполнялось в Сикстинской капелле (нет, «Мадонна» Рафаэля находится не там, а, как ни странно, в Дрездене) во время Страстной недели вплоть до конца XIX века? Подумать только — 200 лет на вершине хит-парада! Не беда, что только католического. Так вот, этот самый «Miserere» настолько впечатлил папский престол, что Ватикан издал особый указ — ни при каких условиях и ни под каким соусом не показывать ноты этого шедевра (а он и сегодня, замечу вам, впечатляет) простым смертным. А кто указ посмеет нарушить — тому строгий выговор и в угол на горох! Ну, или чего похуже. Разумеется, после такого никому и в голову не могло прийти нарушить папский указ. Пока в 1770 году в Ватикан однажды не приехал молодой Моцарт, впервые посетивший Италию в рамках гастрольного тура. Одним из пунктов его культурной программы была, конечно, экскурсия в Сикстинскую капеллу. И надо же такому было случиться, что его визит в аккурат пришелся на Страстную неделю. Разумеется, такой меломан, как Моцарт, сразу же распознал в «Miserere» истинное величие. И так ему захотелось стать обладателем этого шедевра, что он, не дождавшись занавеса, бросился к себе в гостиницу и там же — по памяти!!! — нота за нотой перенес сочинение Аллегри на бумагу. Что он делал с ним впоследствии — неизвестно, но так или иначе, а «Miserere» пошла по рукам. Моцарта, конечно, наказать за это не получилось, звезда как-никак, да и формально папский указ никто не нарушал — нот-то Моцарту никто не показывал, к тому же и спохватились в Ватикане поздно. Сейчас бы его хоть за пиратство могли бы привлечь, а тогда — отыграл концерты наш юный гений и махнул обратно в Зальцбург. И поминай, как звали.

Или вот была еще такая история. Итальянец Жан-Батист Люлли (1632-1687) был очень известным композитором и дирижером и очень нравился французскому королю Людовику XIV, который совершенно искренне полагал, что все лучшее в этом мире должно принадлежать ему. Вот он и сделал Люлли предложение, от которого отказаться ну никак было нельзя. И не потому, что «у мафии длинные руки», а потому, что глупо отказываться от хлебной должности личного композитора короля. Жан-Батист, в принципе, всем был доволен и после занятия должности предавался радостям парижской жизни, время от времени пописывая музыку для королевских балетов. Был в его новой работе и дополнительный бонус: с легкой руки короля он стал монополистом на рынке постановки опер во Франции, так что теперь ни одна его опера не пропадала, пусть поначалу их и приходилось играть на площадке для игры в теннис. Но не надо думать, что Люлли заботился только о собственном благополучии. Он не забывал и о других. Так, например, именно он навел порядок в составе симфонического оркестра, приведя его к тому виду (ну, почти), в каком он существует и по сей день. Однако, многие вспоминают о нем не как о новаторе и придворном композиторе, а как о человеке, чья смерть стала легендой.

Работу дирижера и сейчас-то сладкой не назовешь, а тогда она была, как оказалось, еще и опасной. Дирижеры, пожарные и саперы — именно так выглядела тройка самых опасных профессий при короле Людовике. Как известно, сегодня для управления оркестром дирижер пользуется тонкой изящной палочкой, одним из первых которую ввел в обиход искусный немецкий скрипач, композитор и дирижер Людвиг Шпор (1784-1859), который помимо этого прославился еще и тем, что приблизительно в 1820 году изобрел подбородник для скрипки, за что ему вот уже как почти два столетия благодарны все скрипачи мира (и как они до этого без него обходились?). Во времена же «Короля-Солнца» дирижеру вместо легкой палочки приходилось орудовать здоровенной палкой, отбивая ею ритм об пол, чтобы оркестранты особо не задавались и не мчались впереди паровоза. Именно эта палка и стала причиной несчастного случая на производстве, приключившегося с Жаном-Батистом Люлли. Увлекшись сюжетными поворотами партитуры, он не рассчитал собственных сил и со всей дури врезал палкой себе по ноге, да так, что пробил ее к чертовой матери. Концерт, конечно, с горем пополам доиграли, но рана Люлли долго не заживала, а где подобная травма, там и до гангрены недалеко. Врачи, ясное дело, настаивали на ампутации, но Люлли с ногой расставаться не хотел и через 2 месяца умер. Этот случай мгновенно облетел все известные и неизвестные оркестры и оркестрики, и дирижеры наконец осознали, насколько опасна их профессия. Не знаю, выдавали ли им после этого молоко за вредность, но то, что они стали осторожнее, это факт.

Следующий популярный композитор, о котором пойдет речь, вам хорошо известен, особенно его концерт «Времена года». Конечно, вы все знаете Антонио Вивальди (1678-1741), но вот знаете ли вы, что его путь к всемирной славе растянулся на долгие 200 лет? Дело в том, что после смерти произведения этого вполне успешного при жизни итальянца практически не исполнялись, а виноват в этом был некий граф Джакомо Дураццо, который скупил все работы мастера и запер их под ключ. Мало того, он указал в завещании, что никто из его наследников под страхом лишения наследства не имеет права не только публиковать сочинения Вивальди, но и даже исполнять их. Никогда. Во веки веков. Сделать вывод, любил ли Дураццо настолько Вивальди или ненавидел, конечно, трудно, но чего еще можно было ожидать от человека с такой фамилией? Как ни странно, наследники свято блюли запрет чудаковатого предка вплоть до середины XX века, пока кто-то из них наконец не одумался. Не иначе, как сменил фамилию. Эта история не была бы такой удивительной, если бы мы не знали, что после себя Вивальди оставил более 500 концертов, 50 опер, 80 сонат и 120 других произведений. Как Джакомо Дураццо умудрился скупить их все на корню — загадка. Видимо, брал оптом и на вес. Что и говорить, дуракам везет.

Если на вас произвело впечатление то количество сочинений, которое Вивальди произвел на свет, то, поверьте мне, это еще цветочки. Вот где ягодки. Живший почти в то же время, что и создатель «Времен года», немецкий композитор Георг Филипп Телеман (1681-1767) вошел в историю не потому, что был у себя на родине настоящей звездой и тем, кто одним из первых начал публиковать свои произведения в музыкальных журналах, предназначавшихся для самого широкого круга читателей. Нет, он вошел в историю как человек, написавший больше произведений, чем кто-либо за все время существования музыки. Он оставил после себя около 3700 (!!!) сочинений. Три тысячи семьсот!!! Вы только задумайтесь над этой цифрой. Даже если предположить, что он писал на протяжении всех 86 лет своей жизни — с момента рождения до самой смерти — получится без малого 43 сочинения в год. Сегодня на подобное даже не каждый коллектив автором способен, а он справлялся со всем в одиночку. Вот какие люди жили в те времена! А вы говорите...

Удивительных людей в те времена хватало. Взять того же Иоганна Себастьяна Баха (1685-1750), обладавшего не только скверным характером (вечно он ругался со своими работодателями), но и завидной плодовитостью. Причем не только музыкальной. У Баха было 20 детей, правда, в силу не зависящих от него обстоятельств в итоге выжило только 9, но и этого достаточно, особенно если учесть, что четверо из них тоже стали композиторами, а Иоганн Христиан (1735-1782) так вообще пользовался большей популярностью, чем его отец. Не менее значимым, разумеется, было и музыкальное наследие Баха-старшего, если только на то, чтобы привести его в порядок и подготовить к публикации, потребовалось целых 46 лет. Иоганн Себастьян Бах, кстати, был хоть и уважаемым автором, но все же не настолько популярным, чтобы собирать стадионы и грести деньги лопатой. Так, его знаменитые ныне «Страсти по Матфею» при жизни автора были исполнены лишь однажды (не считая пары раз в сокращенном виде) — в Великую пятницу (11 апреля) 1729 года в Лейпцигской церкви Св. Фомы, после чего надолго легли на полку, где бы они так и пылились, если бы в 1830 году о них не вспомнил Феликс Мендельсон, как раз возглавлявший хор Берлинской королевской академии искусств. Так 100 лет спустя благодаря стараниям преданного поклонника имя к тому моменту уже подзабытого классика эпохи барокко вновь вернулось на карту музыкального мира.

Любопытно, что в год рождения Баха на свет появилось еще два выдающихся исполнителя и композитора, пользовавшихся гораздо большей популярностью, чем он. Речь идет о Георге Фридрихе Генделе (1685-1759) и Доменико Скарлатти (1685-1757). И, несмотря на то, что первый обосновался в Англии, где даже написал коронационный гимн для короля Георга II (известный, как «Волшебник Задок», он до сих пор исполняется на коронации каждого британского монарха. Пусть в последний раз это и было больше полувека назад), а второй — в Италии, судьба однажды их все-таки свела. Суть в том, что Гендель и Скарлатти решили выяснить наконец, кто из них лучший музыкант всех времен и народов. Правда, дело осложнялось тем, что один из них играл на органе, а второй — на клавесине, но разве мог такой пустяк отговорить настоящих мужчин от честного поединка? Битва все-таки состоялась и, согласно легенде, судьи проявили просто чудеса изобретательности, отдав пальму первенства обоим, и при этом оба музыканта остались довольны их решением. Судьи нашли из сложившегося положения изящный выход, постановив, что Скарлатти лучше всех играет на клавесине, а Гендель — на органе.

Когда все эти люди творили и покоряли сердца сильных мира сего и их подданных, Моцарт еще даже за пианино не сел. А ведь многие пытаются утверждать, что до него и музыки-то приличной не сочиняли. Как мы с вами увидели, сочиняли и еще как. Ну а теперь, после таких выводов, пора нам присмотреться и к его конкурентам. К тем, кто периодически сбрасывал Моцарта с вершины списков популярности, если бы Всевышний был порасторопнее и придумал хит-парады пораньше.

[ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ]

Популярная история популярной музыки (2)

ЧАСТЬ 1

ОТ ГУТЕНБЕРГА ДО ЭДИСОНА

Глава 1

Начало

Долгое время популярной музыки как таковой не существовало. Нет, конечно, и в давние времена были популярные песенки — народные или исполняемые уличными музыкантами. До нас даже дошли тексты некоторых из них. Но вот были ли они действительно популярны? Это еще вопрос. Хит-парадов тогда не печатали, и даже после того, как в середине 1440-х годов Иоганн Гутенберг изобрел печатный станок, ему было не до них. Еще бы, ведь Святого Писания никто не отменял, да и королевские указы не желали подолгу пылиться на столе редактора. Так что не удивительно, что очередь к печатному станку на много лет вперед была забронирована представителями закона и веры. И им явно было не до развлечений. Как, собственно, и самому Гутенбергу, на свою голову сподобившемуся открыть первую типографию.

Доподлинно известно, что до музыки очередь дошла только в 1575 году, когда два предприимчивых англичанина — Уильям Берд и Томас Таллис, выбив у королевы эксклюзивное право на печать музыкальных произведений и нотной бумаги, опубликовали первую набранную типографским способом партитуру. Разумеется, это было их собственное сочинение — сборник мотетов, то есть коротких церковных хоралов. Сегодня они назвали бы его «Лучшими хитами», но тогда ограничились скромным «Cantiones sacrae», то есть «Священные песнопения».

Разумеется, партитуры существовали и до XVI века, благо еще в 1000 году (или что-то около того, а если быть точными — в 1025 году) бенедиктинский монах Гвидо Аретинский догадался изобрести используемый и по сей день способ нотного письма. Перебравшись из родного Парижа в итальянский городок Ареццо, он задумался о том, что пора бы навести порядок в столь непростом деле, как нотная запись. Не думаю, что дело было в навалившейся на него в итальянской провинции скуке, так как тысячу лет назад «столичный» Париж мало чем отличался от какого-то там Ареццо. Тем не менее после нескольких недель на хлебе и воде в тесной келье Гвидо явил миру свое бессмертное творение — пять строк нотного стана и семь нот — от «до» до «си». За что ему, собственно, по сей день благодарны все композиторы и за что его по сей день ненавидят все шестилетки, чьи родители вдруг ни с того, ни с сего решили, то их чада обязаны учиться музыкальной грамоте.

Казалось бы, после всего этого дела у средневекового шоу-бизнеса должны были пойти в гору, но не тут-то было... Ни тебе переполненных стадионов, ни миллионных тиражей, ни «золотых» дисков, ни контрактов с мейджорами. Максимум, на что могли рассчитывать композиторы тех лет — это место органиста в церкви или должность придворного музыканта при каком-нибудь знатном вельможе. Да что уж там говорить, если даже сам Бах (да-да, тот самый Иоганн Себастьян) большую часть своей жизни прослужил органистом, мотаясь по церквям в поисках хлеба насущного. Нет, конечно, порой композиторам и тогда удавалось напечатать одно-другое свое произведение. Но, как вы понимаете, при таких-то тиражах о гонорарах мечтать не приходилось. Да и с авторскими правами в те времена было ничуть не лучше, ем сейчас.

Так что композиторам жилось, можно сказать, несладко. Как, собственно говоря, и их фанатам: радио не работает, интернет лагает, по MTV сплошные сериалы, да и концертов приличных днем с огнем не сыщешь. Рассказывают, что однажды даже такому известному композитору, как Гендель, пришлось отмахать пешком (!) полтысячи километров, чтобы послушать коллегу-органиста. А какой уж тут популярной музыке может идти речь?..

Все начало меняться ближе к середине XVIII века, но, к сожалению, ни Бах, ни уже упомянутый Гендель, этих перемен не застали. Во-первых, «святая инквизиция» ослабила свои путы и музыка наконец смогла выйти за пределы церковного надзора. Во-вторых, среди монархов вдруг стало модно интересоваться искусством, в связи с чем началось соревнование между сильными мира сего, кто из них самый изысканный и просвещенный. В-третьих, резко упали цены на клавесины, и теперь каждый более-менее состоятельный гражданин мог позволить себе открыть у себя на дому свой собственный клуб, правда тогда они еще именовались салонами. В-четвертых, была изобретена опера. И, наконец, в-пятых, родился Моцарт.

Ну, к Моцарту мы вернемся чуть позже, а пока поговорим об опере.

Глава 2

Немного об опере

Оперу, как и спагетти, «Феррари» и организованную преступность, изобрели итальянцы. Несмотря на то, что Италия тогда состояла из десятка мелких княжеств, графств и королевств, жить красиво там любили и умели, как нигде. Вероятно, причины этого стоит искать в наследии Римской империи, но столь глубокие погружения в историю в наши планы не входят. Однако, как ни странно, первыми о том, что музыка способна не только нести слово божье, но и развлекать, додумались именно итальянцы. И это буквально в пяти шагах от Ватикана!

С появлением оперы связана одна несправедливая, но довольно любопытная история. Первую оперу, как доподлинно известно, в самом конце XVI века (приблизительно в 1597-98 годах) написал флорентиец Якопо Пери (1561-1633). Из ее названия — «Дафна» — можно заключить, что основывалась она на древних мифах (язычество в сердце католического мира! Этот факт не перестает меня удивлять. Куда только смотрела инквизиция?) Тем не менее что-то там у Пери не заладилось. То ли спонсоры подкачали, то ли погода, то ли акустика в зале была ни к черту, но опера особого впечатления на зрителей не произвела. А может и сама «Дафна» была не ахти каким шедевром. Так или иначе, а убедиться в этом мы не можем, так как партитура первой в истории оперы до наших дней не дожила. Не сохранилась. Так что причины провала Пери остаются тайной, скрытой в веках.

Это, конечно, любопытно, но в чем же тут несправедливость — спросите вы. А несправедливость в том, что никто не помнит, кто такой этот самый Якопо Пери. Зато все помнят, кто такой Клаудио Монтеверди (1567-1643) из какой-то там Кремоны, чей «Орфей» (1607) фактически стал только третьей из известных нам опер, но большинство (кроме специалистов, разумеется, а теперь и вас) считает, что именно он изобрел оперу. Мало того, второй оперой было еще одно произведение Пери — «Эвридика» (1600), написанная за 7 лет до «Орфея» и не только использовавшая тот же античный сюжет, но и сохранившаяся до наших дней. Вот вам и несправедливость.

Опера с самого начала придумывалась ради развлечения публики. Именно поэтому в ней использовались мифические сюжеты, так как они давали весь спектр возможностей для того, чтобы поразить зрителя. Поэтому поначалу на первом месте в опере стоял не исполнитель и даже не композитор, а владелец театра (он же часто постановщик и режиссер). Именно последний искал тему, заказывал либретто, придумывал декорации и спецэффекты и лишь потом обращался к композитору за музыкой. Радовать глаз тогда казалось важнее, чем радовать слух. Но продолжалось это недолго. Композитор вскоре все же взял свое.

Оказалось, что создание опер — дело не из дешевых, а публика быстро пресыщаясь, требовала все новых и новых постановок. Именно композиторы и нашли выход из сложившейся ситуации. Изначально опера более чем полностью состояла из речитатива, положенного на музыку (нет, на рэп это было совершенно не похоже), и больше напоминала музыкальный спектакль, чем то, что сейчас мы привыкли думать об опере. Но однажды какой-то неглупый человек придумал разбавить театральное действие ариями — вставными вокальными номерами с запоминающимся мотивом, в которых исполнитель мог продемонстрировать всю широту диапазона своих связок и свое вокальное мастерство. И если владельцы театров и постановщики спектаклей восприняли данное нововведение как лишнее загромождение действия и посягательство на оригинальность своего творческого замысла, начавшая было скучать публика приняла новинку на «ура». Еще бы, ведь теперь у нее появились настоящие хиты, которые можно было даже напевать самостоятельно в узком семейном кругу. По крайней мере, теперь итальянцам было, чем заняться в душе.

Успех арий был таким ошеломляющим, что буквально в считанные месяцы их количество разрослось просто до неприличных размеров. После самых убойных номеров публика аплодировала стоя и вынуждала солистов повторить номер на бис. А бывали случаи, когда самые ударные хиты исполнялись несколько раз подряд, так то вскоре во всех театрах появились объявления приблизительно следующего содержания: «Приносим свои извинения уважаемой публике, но в связи с тем, что метро закрывается в полночь, количество выступлений на бис строго ограничено. Дирекция».

Вот тут-то музыка и стала по-настоящему популярной.

Тогда появились и первые настоящие звезды. И все они поголовно были мужчинами. Дело в том, что о феминизме женщины тогда еще не думали, так как им было не до этого — детская смертность была высокой, так что женщины еле успевали пополнять прирост народонаселения, какие уж тут театры? Поэтому все роли исполнялись мужчинами. А для того, чтобы происходящее на сцене хоть как-то походило на правду, в спектаклях присутствовали и женские образы, воплощаемые в жизнь юношами, которым с возрастом свойственно терять способность брать высокие ноты. Но и это казалось бы железобетонное препятствие было с успехом преодолено.

Так в опере появились кастраты. Да уж, чего только не сделаешь ради любви к искусству и жажды славы...

Одним из самых известных и популярных кастратов был Фаринелли (1705-1782), подлинный Майкл Джексон XVIII века. Не будем надолго задерживаться на его персоне, благо о нем снят довольно интересный и поучительный фильм, с которым может познакомиться любой желающий. Так что если вы хотите подробностей — посмотрите, не пожалеете. Весьма достойное кино. Напоследок отметим лишь такой факт из биографии Фаринелли: однажды король Испании Филипп V настолько был очарован талантом певца, что нанял его, чтобы тот каждый вечер специально для него исполнял его любимые хиты — одни и те же четыре популярные арии. Остается надеяться, что выходные, премиальные и 13-я зарплата у Фаринелли все же были.

Итак, теперь мы смело можем утверждать, что с появлением оперы наконец появилась популярная музыка со всеми вытекающими отсюда последствиями — с хитами, гастролями, «корпоративами», высокими гонорарами и настоящими звездами. Ну а теперь пришла пора обратиться к главной звезде тех далеких времен — Джастину Биберу XVIII века — Вольфгангу Амадею Моцарту.

[ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ]

Популярная история популярной музыки (1)

ИНТРО

Прежде чем приступить к чтению этой далеко не самой изящной (в смысле объема, а не к внутреннего содержания) книги, вернитесь к ее обложке и еще раз прочтите ее название.

Популярная история популярной музыки.

Не думайте, что здесь всему виной ошибка наборщика, невнимательность редактора или нездоровая психика автора. Все гораздо проще. Именно в простоте все и дело.

Понимая, что подробно об истории музыки (пусть только и популярной) в одной книге не расскажешь, я решил пойти путем различных «популярных механик», «занимательных физик» и прочих «астрономий для чайников». О таком многогранном и сложном явлении, как популярная музыка, я решил рассказать просто, в меру кратко, порой легкомысленно, максимально доступно и просто до неприличия популярно. Конечно, в век интернета можно было обойтись и вообще без самой книги, но я абсолютно не согласен с теми, кто так считает. Хватит, с приходом этого самого интернета мы уже практически лишились такой роскоши, как виниловая пластинка в красочном бумажном конверте. Достаточно. Не так уж и много у нас осталось того, что можно потрогать.

Конечно, потрогать музыку у нас вряд ли получится, но вот прикоснуться к ней — на это, я думаю, мы еще способны.

Для начала нам стоило бы определиться с тем, что именно называть «популярной музыкой». Некоторое время назад музыка условно делилась на две категории — поп и рок. То, где преобладало звучание электрогитары, относилось к року, все остальное — проходило по категории «поп-музыка». Нет, конечно, были еще академическая (или классическая) и народная музыка, но первая слыла искусством элитарным, а вторая так вообще многими искусством не считалась. Вскоре (то есть вообще-то относительно недавно) появился новый «гадкий утенок» — музыка электронная, на которую поначалу вообще внимания никто не обращал. Но все со временем перепуталось настолько, что к началу XXI века уже совершенно не было ясно, какую именно музыку называть «популярной».

Если взглянуть на хит-парады последних 20 лет, можно обнаружить, что в них может появиться все, что угодно — от классики (взорвавшая в 2009 году конкурс «Британия ищет таланты» Сьюзан Бойл) до экспериментального техно. Почему мы говорим о хит-парадах? Потому что именно они помогают нам увидеть, что именно сегодня популярно. Собственно, именно для того они и были придуманы (ну, и еще для того, чтобы было проще управлять общественным мнением). Популярность. Именно об этом и речь.

Спасибо, Господи, что ты создал хит-парады! (Уверен, что без его участия тут не обошлось.) Именно благодаря им мне не придется спорить с особо упертыми гражданами, что какой-нибудь Black Sabbath или та же Metallica не имеет ничего общего с Майклом Джексоном или Леди Гагой. А вот и нет! Еще как имеет! Чтобы убедиться в этом достаточно заглянуть в хит-парады (еще раз спасибо Всевышнему за своевременную идею), которые немедленно подтвердят — все они были в свое время чертовски популярны. Надеюсь, вы уловили, к чему я клоню? Вот именно. Каждого исполнителя, который когда-то был популярен (а разве не к этому они все стремятся?), можно назвать исполнителем популярной музыки. Разумеется, в разные времена вкусы публики отличались, да и музыка менялась, как и само время. Да и кто знает, что может случиться лет этак через 10? Лично я не исключаю даже такой возможности, что однажды хит-парады возглавит что-нибудь из нойза или индастриала. Что поделать, публика так непостоянна...

Но хватит топтаться на месте. Перейдем к делу. В моей книге «популярной музыкой» будет называться вся музыка, которая была популярна в тот или иной промежуток времени. Так что не стоит думать, что я ограничусь сладкими песенками о любви и цветочках, нет, в этой книге найдется место вещицам и позабористей. Конечно, до таких предметов, как авангард или иллбиент, мы вряд ли дойдем (они хоть и популярны, но лишь в узких кругах), но, что поделать, музыки много, а времени мало. Остается лишь надеяться, что кто-нибудь рано или поздно отважится написать все и обо всех. Я же ограничусь тем, что было популярно. По крайней мере я так решил! Может, в другой раз?..

Прежде чем начать, я попрошу вас еще раз обратиться к названию моей книги:

Популярная история популярной музыки.

Важно каждое слово.

Популярность. История. Музыка.

[сейчас будет много путаницы и повторений, но мне именно это показалось забавным]

Я расскажу вам популярные и не очень музыкальные истории об истории популярной музыки и музыкантах, которые были популярны в тот или иной исторический момент, а также об их значении в истории музыки и об их влиянии на историю вообще. И все это я попытаюсь рассказать популярно. По крайней мере не так, как в двух последних предложениях.

Ну, хватит предисловий.

Приступим.

[ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ]

Популярная история популярной музыки (0)

Вот наконец и взялся я за написание самой что ни на есть книги. Конечно, это не совсем та книга, что планировалась ранее, но эта по крайней мере на удивление легко пишется. Дело продвигается довольно быстро, так что глядишь — доберусь до финала. Что с ней будет впоследствии — пока не знаю, но надеюсь на лучшее. К вам же у меня, дорогие мои, одна просьба — не поленитесь, ознакомьтесь, поделитесь мнением. Пока готово 4 главы, на подходе — еще парочка. Так что дело идет...

С новыми главами вы сможете ознакомиться здесь же — по мере поступления.

Искренне ваш "Пушкин",

da_neal

«И солнце садится над Адриатикой»: веселая история одной мистификации

К началу XX века, когда Монмартр из бедного пригорода Парижа уже превратился в модное местечко, его обитатели стали свидетелями одной веселой шутки, которой ярким мазком суждено было остаться на красочном полотне истории искусств.

На пересечении улиц де Соль и Сен-Винсан, прямо напротив кладбища Коммунаров, располагался с виду ничем не примечательный домик, который вряд ли привлек бы внимание спешащего по своим делам прохожего среди бела дня. Зато вечером он бы точно не прошел мимо. В двери то и дело заходили странные люди, у порога толпились сомнительные личности, а из-за стен доносились звуки музыки, взрывы смеха и шум веселья. Здесь находилась штаб-квартира бунтарей от искусства — кабаре-салон «Проворный кролик».

Когда-то это место называлось «Кабаре убийц», но причины, по которым оно получило столь зловещее название, ныне канули в Лету. Прогорев, заведение было выставлено на торги, чем тут же воспользовался знаменитый парижский шансонье Аристид Брюан, к тому времени уже успевший снискать славу в качестве основателя кабаре «Мирметон», прогремевшего на всю столицу благодаря своей живой атмосфере, близкой как представителям богемы, так и обитателям парижского дна — проституткам, хулиганам и прочим «королям улиц». Выкупив заведение, Брюан после небольшой реставрации открыл здесь новое кабаре, чье название появилось благодаря художнику Андре Жилю, нарисовавшего на вывеске кролика (lapin), выскакивающего из большой кастрюли. Он подписал свою картину как La peint A. Gill (буквально «нарисовано А. Жилем), что оказалось созвучно с lapin agile, то есть с «Проворным кроликом».

Вскоре Брюан отошел от дел, сдав заведение в аренду некоему Фредерику Жерару, предпочитавшему, чтобы его звали просто Фреде. Здоровенный бородач, смахивающий на корсиканского разбойника, на деле был довольно дружелюбен и любил на досуге петь песни под гитару. Он никогда не отказывал вечно сидевшим на мели художникам в рюмочке в долг, что и стало одной из причин того, что заведение наполнили представители богемы — от только начинающих свой путь до именитых. За 10 лет своего существования завсегдатаями «Кролика» были такие звезды довоенного Парижа, как художники Пикассо, Утрилло и Тулуз-Лотрек, поэты и писатели Гийом Аполлинер, Макс Жакоб,Франсис Карко, Андре Варио, Пьер Мак-Орлан и другие.

Одним из постоянных посетителей кабаре стал Ролан Доржелес, в будущем известный писатель, а тогда — еще один неимущий художник, тем не менее успевший прославиться на Монмартре благодаря своим озорным проделкам. Именно ему и пришла в голову идея очередной забавы, способной наделать шума. На этот раз объектом его розыгрыша должны были стать входившие в моду кубисты, слишком много о себе возомнившие и в последнее время зачастившие в «Проворного кролика». Для того же, чтобы шутка удалась на славу, Доржелес решил играть на их поле — в художественных кругах Парижа, падкого до всего нового и необычного.

Готовя почву, Доржелес запустил слух о появлении некоего новомодного художника, итальянца по имени Иоахим Рафаэль Боронали, пионера «эксцессивизма» — нового течения в искусстве. Он даже представил манифест Боронали, в котором тот якобы излагал основные идеи своего детища. Несмотря на путанное содержание манифеста, парижская публика, уже успевшая к тому времени познакомиться с не менее авангардной прозой футуристов, с удовольствием заглотнула наживку и вновь погрязла в бурной полемике о художественной ценности всяких «измов». Теперь оставалось дело за малым — найти того, кто воплотил бы в жизнь фигуру самого Боронали.

У фреде, хозяина «Кролика», на правах домашнего любимца тогда жил совсем не кролик, как это могло бы показаться каждому логично рассуждающему человеку, а ослик, которого звали Лоло. Вот на него-то и пал выбор любящего крайности Доржелеса. Вскоре как раз должен был состояться очередной «Салон независимых» (Salon des Independants), на который Доржелес и пообещал выставить картину загадочного «итальянца». Мало того, он даже заключил пари, что она переплюнет всех по своей революционности и оригинальности.

Когда все формальности были улажены, на заднем дворе кабаре был установлен холст и разложены тюбики с краской. К хвосту Лоло была привязана кисть, и предварительно сытно накормленный ослик, начав довольно размахивать хвостом, принялся за дело. Пока «хвост мастера» летал над холстом из стороны в сторону, Андре Варио держал подрамник, направляя Лоло в нужное творческое русло, а «ассистент» время от времени выдавливал на кисть новые краски. Вскоре картина была закончена, и полученным результатом все остались довольны. Оставалось лишь дать новому шедевру имя. После недолгих споров решено было остановиться на том, что по мнению Доржелеса непременно привлечет внимание парижских критиков — «И солнце садится над Адриатикой» (Et le soleil se couche sur L'Adriatique). Ярко, броско, загадочно и, главное, абсолютно непонятно.

Когда состоялось открытие «Салона независимых», картина уже занимала предназначенное ей место среди десятков других полотен. Как и рассчитывал Доржелес, «Солнце над Адриатикой» сразу же привлекло к себе внимание. Конечно, по части художественных достоинств мнения критиков расходились, но так или иначе все они упомянули о нем в своих рецензиях. Причем творение ослика Лоло ставилось в один ряд с другими участниками «Салона», среди которых, как бы между прочим, были такие художники, как Ван Донген, Жорж Руо и Анри Матисс.

Довольный результатом, Ролан Доржелес не стал тянуть время и перешел ко второму акту своей комедии, представив журналистам «итальянского художника». Наутро все газеты Парижа кричали: «Осел возглавил новое течение!» такой рекламы у «Салона» еще не было. Его залы ломились от посетителей, Лоло стал сенсацией, а Доржелес потирал руки и тихонько посмеивался над наивными парижанами.

Дальнейшая судьба «художника» Иоахима Рафаэля Боронали тоже весьма примечательна. На его так и оставшееся единственным полотно тут же нашелся покупатель, которому даже пришлось побороться с другими желающими за право его обладанием. Ныне же «И солнце садится над Адриатикой» находится в частной коллекции в Париже. Что же касается самого Лоло, то неожиданно разбогатев и попав в искусствоведческие справочники, он вернулся в свое стойло. Правда, как поговаривают местные жители, несколько лет тихой спокойной жизни не пошли ослику на пользу и он впал в меланхолию, в результате которой и покончил с собой, бросившись в бурные воды реки Сен-Сир-сюр-Морен. Как истинный художник.

Так закончилась эта веселая хулиганская история. Одна из многих, оставшихся в памяти парижского Монмартра. «Проворный кролик» с успехом существовал еще несколько лет и закрылся накануне войны после того, как в пьяной перестрелке погиб единственный сын Фреде, так и не оправившегося от потери. Ролан Доржелес вошел во французские учебники как признанный литератор и тоже уже давно умер. И лишь Сан-Сир-сюр-Морен, в течении которой нашел последний приют загадочный «итальянский художник» по имени Лоло, все так же несет свои воды сквозь все такой же шумный и бурный Париж.